Дмитрий Черняков поставил «Садко» в Большом театре - «Театр»

На Исторической сцене Большого театра прошла премьера оперы Римского-Корсакова «Садко» в постановке Дмитрия Чернякова. Посмотрев исполинский и зрелищный спектакль, Сергей Ходнев искренне удивился тому, что театр боязливо присвоил этой постановке возрастной рейтинг 16+.

Кажется, все ждали, что теперь-то, восемь с гаком лет спустя после невероятного шума, который неожиданно спровоцировала премьера черняковского «Руслана» на свежеоткрытой Исторической сцене Большого, режиссер вернется эдаким мужем ревностным, суровым, непреклонным. Кто-то, может быть, с замиранием сердца ожидал пощечин общественному вкусу и сладкой атмосферы скандала. Кто-то — филигранной режиссерской хирургии, которая, как кажется сначала, безжалостно режет по живому хрестоматийный сюжет, но потом превращает его, как в «Сказке о царе Салтане», в настолько идеально выверенную психологическую данность, что ей невозможно не довериться. В результате ни те не дождались, ни другие — а Черняков, вот парадокс, таки остался непреклонно верным себе.

Верный «ключик» — мотив посюстороннего современного человека, который в неких условно терапевтических видах принимает на себя роль сказочного (литературного, мифологического и проч.) персонажа,— по-прежнему при режиссере. Еще перед оркестровым вступлением зрителю показывают короткое видео, где три главных героя, они же участники будущей психодрамы, рассказывают, зачем они на этот эксперимент согласились. Нервозная дама средних лет (Любава — Екатерина Семенчук) жалуется, что ее бросают; юная фифа (Волхова — Аида Гарифуллина) лепечет, что ей интересно; закомплексованный имярек в джемпере (Садко — Нажмиддин Мавлянов) признается, что как-то нескладно у него все, а вообще он любит былины: вот там герои, там чудеса, там приключения.

И все трое оказываются, как гласит светящаяся лампочками вывеска над огромной аркой, в «Парке исполнения желаний». Безгласный старец в белой хламиде (Сергей Мурзаев, который потом окажется Старчищем, вмешивающимся в подводные бесчинства) жестами сообщает герою, что ему придется разыгрывать историю былинного гусляра — на сцену спускается полотнище с живописным занавесом Федора Федоровского к старинному «Садко» Бориса Покровского. Протагонист и пытается разыгрывать, а рабочие в спецовке с логотипом чудного парка воздвигают на сцене все новые сценографические чудеса со старинной художественной родословной.

В тереме по эскизу Аполлинария Васнецова над Садко издевается новгородская торговая знать, наряженная в сказочно-пестрые кафтаны (и все как один с белобрысыми париками и бородами). На берегу Ильменя среди нарисованных билибинских деревьев ему является Волхова, резвушка-хохотушка в развевающемся балахоне. В сводчатой рериховской горнице его пилит несчастная жена — Любава. На торговой пристани, воссоздающей сценографию Константина Коровина, Садко бьется о велик заклад, чудесным образом обретает богатство, но оканчивается все очередной фрустрацией. Волхова, вжившаяся в роль волшебной царевны, вершащей чужие судьбы, утешает его и ведет справлять свадьбу в подводное царство — намеренное торжество китча (по мотивам эскиза Владимира Егорова), где светят глазами и машут хвостами киты и «фараонки» и дефилирует массовка в неимоверных нарядах медуз, осьминогов, морских звезд и так далее: в сущности, привет осеннему «Салтану» Алексея Франдетти.

Однако сказка кончается. Волхова, грустно спев Садко колыбельную, переодевается в партикулярное и удаляется с чемоданчиком. Надо бы мириться с постылой Любавой да и возвращаться к будням — но сил нету. Садко упрашивает вышедших толпой в своей прозодежде «аниматоров»: еще, пожалуйста, еще! Нарядись ты снова Индейским гостем, а ты — Варяжским! На тебе твой трезубец, Морской царь! Дайте еще разок поглядеть на все эти терема и башни, зажгите бутафорский полумесяц! Но увы — кончен пир, умолкли хоры.

Хор на премьере не всегда звучал сбалансированно, хотя в художественном смысле работа дирижера Тимура Зангиева выглядит и интересной, и дельной, и внятно продуманной. Однозначно повезло премьере с солистами — причем и в случае второстепенных партий вроде статно, полнозвучно и красиво спетого Нежаты (Юрий Миненко) или злого комического дуэта скоморохов Дуды (Михаил Петренко) и Сопели (Максим Пастер). Не остались без своих маленьких — и смешно оформленных режиссерски — триумфов Дмитрий Ульянов (Варяжский гость) и Алексей Неклюдов (Индейский гость). Садко Нажмиддина Мавлянова, Волхова Аиды Гарифуллиной, Любава Екатерины Семенчук музыкально убедительны и эффектны, но обескураживает то, что вместо обычной для черняковских спектаклей тончайшей актерской выделки здесь эскизность и крупные мазки.

Тем заметнее другие вещи: кропотливое исследование того, насколько разной на самом деле может быть успокоительная оперная былинность — смешной, неуклюжей, дивной, китчевой, угрожающей, наконец. И проступающее за этим второе дно — сложная смесь сарказма, ностальгии, размышлений о Большом театре со всем его большим прошлым, в которой на сей раз тонет предлагаемая человеческая история.

На Исторической сцене Большого театра прошла премьера оперы Римского-Корсакова «Садко» в постановке Дмитрия Чернякова. Посмотрев исполинский и зрелищный спектакль, Сергей Ходнев искренне удивился тому, что театр боязливо присвоил этой постановке возрастной рейтинг 16 . Кажется, все ждали, что теперь-то, восемь с гаком лет спустя после невероятного шума, который неожиданно спровоцировала премьера черняковского «Руслана» на свежеоткрытой Исторической сцене Большого, режиссер вернется эдаким мужем ревностным, суровым, непреклонным. Кто-то, может быть, с замиранием сердца ожидал пощечин общественному вкусу и сладкой атмосферы скандала. Кто-то — филигранной режиссерской хирургии, которая, как кажется сначала, безжалостно режет по живому хрестоматийный сюжет, но потом превращает его, как в «Сказке о царе Салтане», в настолько идеально выверенную психологическую данность, что ей невозможно не довериться. В результате ни те не дождались, ни другие — а Черняков, вот парадокс, таки остался непреклонно верным себе. Верный «ключик» — мотив посюстороннего современного человека, который в неких условно терапевтических видах принимает на себя роль сказочного (литературного, мифологического и проч.) персонажа,— по-прежнему при режиссере. Еще перед оркестровым вступлением зрителю показывают короткое видео, где три главных героя, они же участники будущей психодрамы, рассказывают, зачем они на этот эксперимент согласились. Нервозная дама средних лет (Любава — Екатерина Семенчук) жалуется, что ее бросают; юная фифа (Волхова — Аида Гарифуллина) лепечет, что ей интересно; закомплексованный имярек в джемпере (Садко — Нажмиддин Мавлянов) признается, что как-то нескладно у него все, а вообще он любит былины: вот там герои, там чудеса, там приключения. И все трое оказываются, как гласит светящаяся лампочками вывеска над огромной аркой, в «Парке исполнения желаний». Безгласный старец в белой хламиде (Сергей Мурзаев, который потом окажется Старчищем, вмешивающимся в подводные бесчинства) жестами сообщает герою, что ему придется разыгрывать историю былинного гусляра — на сцену спускается полотнище с живописным занавесом Федора Федоровского к старинному «Садко» Бориса Покровского. Протагонист и пытается разыгрывать, а рабочие в спецовке с логотипом чудного парка воздвигают на сцене все новые сценографические чудеса со старинной художественной родословной. В тереме по эскизу Аполлинария Васнецова над Садко издевается новгородская торговая знать, наряженная в сказочно-пестрые кафтаны (и все как один с белобрысыми париками и бородами). На берегу Ильменя среди нарисованных билибинских деревьев ему является Волхова, резвушка-хохотушка в развевающемся балахоне. В сводчатой рериховской горнице его пилит несчастная жена — Любава. На торговой пристани, воссоздающей сценографию Константина Коровина, Садко бьется о велик заклад, чудесным образом обретает богатство, но оканчивается все очередной фрустрацией. Волхова, вжившаяся в роль волшебной царевны, вершащей чужие судьбы, утешает его и ведет справлять свадьбу в подводное царство — намеренное торжество китча (по мотивам эскиза Владимира Егорова), где светят глазами и машут хвостами киты и «фараонки» и дефилирует массовка в неимоверных нарядах медуз, осьминогов, морских звезд и так далее: в сущности, привет осеннему «Салтану» Алексея Франдетти. Однако сказка кончается. Волхова, грустно спев Садко колыбельную, переодевается в партикулярное и удаляется с чемоданчиком. Надо бы мириться с постылой Любавой да и возвращаться к будням — но сил нету. Садко упрашивает вышедших толпой в своей прозодежде «аниматоров»: еще, пожалуйста, еще! Нарядись ты снова Индейским гостем, а ты — Варяжским! На тебе твой трезубец, Морской царь! Дайте еще разок поглядеть на все эти терема и башни, зажгите бутафорский полумесяц! Но увы — кончен пир, умолкли хоры. Хор на премьере не всегда звучал сбалансированно, хотя в художественном смысле работа дирижера Тимура Зангиева выглядит и интересной, и дельной, и внятно продуманной. Однозначно повезло премьере с солистами — причем и в случае второстепенных партий вроде статно, полнозвучно и красиво спетого Нежаты (Юрий Миненко) или злого комического дуэта скоморохов Дуды (Михаил Петренко) и Сопели (Максим Пастер). Не остались без своих маленьких — и смешно оформленных режиссерски — триумфов Дмитрий Ульянов (Варяжский гость) и Алексей Неклюдов (Индейский гость). Садко Нажмиддина Мавлянова, Волхова Аиды Гарифуллиной, Любава Екатерины Семенчук музыкально убедительны и эффектны, но обескураживает то, что вместо обычной для черняковских спектаклей тончайшей актерской выделки здесь эскизность и крупные мазки. Тем заметнее другие вещи: кропотливое исследование того, насколько разной на самом деле может быть успокоительная оперная былинность — смешной, неуклюжей, дивной, китчевой, угрожающей, наконец. И проступающее за этим второе дно — сложная смесь сарказма, ностальгии, размышлений о Большом театре со всем его большим прошлым, в которой на сей раз тонет предлагаемая человеческая история.