Спектакль «Я и Фрида» в «Театре.doc» - «Театр»

«Поцелуй меня. Более страстно!» — поначалу все вполне предсказуемо: статная красавица (Екатерина Дар), одетая в подобие мексиканского платья и с букетом, пробирается по залу (сравнительно большому — речь о площадке «Doc. на острове»), заигрывая со всеми без исключения мужчинами и по выбору — с женщинами. Вот она, Фрида.

Но тут, тоже из зала, выходит уборщица с большими мешками для мусора. В одном играет музыка — похоже, туда угодил чей-то телефон. Ему вторит зуммер из динамика, напоминающий, что гаджеты надо отключить. Но звуки продолжаются, причем отдают Востоком, в них то слышатся колокольчики, то протяжные голоса. Не сразу замечаешь, что это уже не из мешка: на небольшой игровой площадке слева, окруженный мусором, сидит парень (Арсений Котов), иногда щелкающий чем-то вроде кастаньет, деревянных ложек и незаметно управляющийся со звуковым пультом.

Пока все это рассмотришь, уборщица снимет и завяжет на поясе рубашку, наденет на лифчик драный черный корсет — и вдруг тоже станет Фридой. Фридой с ее автопортрета «Сломанная колонна» (1944), только корсет на псевдоуборщице не белый, а черный. Прежде актриса ташкентского театра «Ильхом», Наргис Абдуллаева уже не один год в Москве, давно сотрудничает с «Доком», но вряд ли вам приходило в голову, что она невероятно похожа на Фриду.

Видимо, это заметил Овлякули Ходжакули — и пару лет назад позвал Наргис в Лондон, в свой спектакль о Фриде. Как можно выяснить на сайте театра Orzu Arts, спектакль Ходжакули поставил, но по каким-то причинам без Наргис. Он называется «Red and White Frida» и посвящен отношениям Кало с ее мужем Диего Риверой.

В принципе пьеса Женечки (Евгении) Палеховой, по которой Ходжакули выпустил теперь спектакль в «Доке», посвящена им же. Но не совсем. Диалог ведут две героини, в тексте они названы БФ и КФ. Все начинается с того, что БФ спрашивает у пятилетней КФ, мастерящей из мишуры крылья, что та делает, чтобы тут же ее обрезать: «Ты ведь знаешь, что не будешь летать». Никаких объяснений в тексте нет, для себя я расшифровала КФ как «Крошка Фрида», а БФ — «Большая Фрида». В спектакле маленькая ловкая, хоть и хромая (в детстве Фрида переболела полиомиелитом) Наргис и высокая стройная Екатерина по имени друг к другу не обращаются, мало того, Наргис пару раз прерывает действие, чтобы поговорить по телефону с мамой, да и во всем тексте есть та приятная недосказанность, с помощью которой автор не прячет отсутствие логики (с ней тут порядок), а оставляет читателю/зрителю пространство для собственных версий.

Высокая гостья в черном — это Смерть, всю жизнь кружившая вокруг Фриды, перенесшей более 30 хирургических операций. Но существует она внутри Фриды, и стало быть, перед нами диалог Сознания и Подсознания — или все же что-то вроде внутреннего разговора перед концом, неясно. Что, впрочем, довольно точно передает феномен существования Фриды.

Чемпионка по спортивному ориентированию между тем и этим светом, выжившая в страшной автокатастрофе (в автобус въехал трамвай), собиравшаяся стать врачом, Фрида стала художницей, с врачебной дотошностью исследовавшей состояние своей души и тела. Искалеченных, но одержимых страстями. Уже став инвалидом, она вышла замуж за Диего Риверу, страшно переживала его измены: после того как Ривера соблазнил ее младшую сестру, они даже развелись — чтобы пожениться снова. При этом Фрида изменяла и сама — с представителями обоих полов. Все это есть в тексте Палеховой, но монологи немногословны: остроумная пикировка КФ и БФ напоминает некий ритуальный танец (хореограф спектакля — Александр Андрияшкин), во время которого публика смеется, а хищная БФ сужает круги.

Успевший поучиться у мэтров (от Михаила Туманишвили в Тбилиси до Питера Брука в Париже), Ходжакули владеет тем уровнем мастерства, когда все на сцене кажется не сделанным, а естественно возникшим. Оформления Ольги Шайдуллиной как будто почти и нет, но аллюзии на картины Кало не прекращаются; негромкую музыку можно счесть случайными звуками, точный текст, аккуратное существование двух актрис, даже телефонные разговоры Наргис, в какой-то момент сетующей по телефону: «В Ташкенте не давали главные роли, потому что я была русская, а здесь я узбечка»,— все это каким-то образом сплетается вместе.

«Ты ломаешь меня!» — кричит маленькая Фрида большой. Или Фрида — Смерти. Или Наргис — Екатерине. Да кто его знает! «Между жизнью и смертью есть такая полоса, тонкая и аккуратная, как канат. Ходить по ней — вот оно то самое и есть»,— рассуждает Смерть. Такая же полоса есть между жизнью и театром. На ней каким-то образом балансирует «Я и Фрида» в «Театре.doc».

В «Театре.doc» вышел спектакль «Я и Фрида» — его поставил режиссер Овлякули Ходжакули, выходец из Туркменистана, работавший на постсоветском пространстве и последнее время живущий в Лондоне. Как судьбы команды, сделавшей этот спектакль, переплелись с судьбой Фриды Кало, наблюдала Алла Шендерова. «Поцелуй меня. Более страстно!» — поначалу все вполне предсказуемо: статная красавица (Екатерина Дар), одетая в подобие мексиканского платья и с букетом, пробирается по залу (сравнительно большому — речь о площадке «Doc. на острове»), заигрывая со всеми без исключения мужчинами и по выбору — с женщинами. Вот она, Фрида. Но тут, тоже из зала, выходит уборщица с большими мешками для мусора. В одном играет музыка — похоже, туда угодил чей-то телефон. Ему вторит зуммер из динамика, напоминающий, что гаджеты надо отключить. Но звуки продолжаются, причем отдают Востоком, в них то слышатся колокольчики, то протяжные голоса. Не сразу замечаешь, что это уже не из мешка: на небольшой игровой площадке слева, окруженный мусором, сидит парень (Арсений Котов), иногда щелкающий чем-то вроде кастаньет, деревянных ложек и незаметно управляющийся со звуковым пультом. Пока все это рассмотришь, уборщица снимет и завяжет на поясе рубашку, наденет на лифчик драный черный корсет — и вдруг тоже станет Фридой. Фридой с ее автопортрета «Сломанная колонна» (1944), только корсет на псевдоуборщице не белый, а черный. Прежде актриса ташкентского театра «Ильхом», Наргис Абдуллаева уже не один год в Москве, давно сотрудничает с «Доком», но вряд ли вам приходило в голову, что она невероятно похожа на Фриду. Видимо, это заметил Овлякули Ходжакули — и пару лет назад позвал Наргис в Лондон, в свой спектакль о Фриде. Как можно выяснить на сайте театра Orzu Arts, спектакль Ходжакули поставил, но по каким-то причинам без Наргис. Он называется «Red and White Frida» и посвящен отношениям Кало с ее мужем Диего Риверой. В принципе пьеса Женечки (Евгении) Палеховой, по которой Ходжакули выпустил теперь спектакль в «Доке», посвящена им же. Но не совсем. Диалог ведут две героини, в тексте они названы БФ и КФ. Все начинается с того, что БФ спрашивает у пятилетней КФ, мастерящей из мишуры крылья, что та делает, чтобы тут же ее обрезать: «Ты ведь знаешь, что не будешь летать». Никаких объяснений в тексте нет, для себя я расшифровала КФ как «Крошка Фрида», а БФ — «Большая Фрида». В спектакле маленькая ловкая, хоть и хромая (в детстве Фрида переболела полиомиелитом) Наргис и высокая стройная Екатерина по имени друг к другу не обращаются, мало того, Наргис пару раз прерывает действие, чтобы поговорить по телефону с мамой, да и во всем тексте есть та приятная недосказанность, с помощью которой автор не прячет отсутствие логики (с ней тут порядок), а оставляет читателю/зрителю пространство для собственных версий. Высокая гостья в черном — это Смерть, всю жизнь кружившая вокруг Фриды, перенесшей более 30 хирургических операций. Но существует она внутри Фриды, и стало быть, перед нами диалог Сознания и Подсознания — или все же что-то вроде внутреннего разговора перед концом, неясно. Что, впрочем, довольно точно передает феномен существования Фриды. Чемпионка по спортивному ориентированию между тем и этим светом, выжившая в страшной автокатастрофе (в автобус въехал трамвай), собиравшаяся стать врачом, Фрида стала художницей, с врачебной дотошностью исследовавшей состояние своей души и тела. Искалеченных, но одержимых страстями. Уже став инвалидом, она вышла замуж за Диего Риверу, страшно переживала его измены: после того как Ривера соблазнил ее младшую сестру, они даже развелись — чтобы пожениться снова. При этом Фрида изменяла и сама — с представителями обоих полов. Все это есть в тексте Палеховой, но монологи немногословны: остроумная пикировка КФ и БФ напоминает некий ритуальный танец (хореограф спектакля — Александр Андрияшкин), во время которого публика смеется, а хищная БФ сужает круги. Успевший поучиться у мэтров (от Михаила Туманишвили в Тбилиси до Питера Брука в Париже), Ходжакули владеет тем уровнем мастерства, когда все на сцене кажется не сделанным, а естественно возникшим. Оформления Ольги Шайдуллиной как будто почти и нет, но аллюзии на картины Кало не прекращаются; негромкую музыку можно счесть случайными звуками, точный текст, аккуратное существование двух актрис, даже телефонные разговоры Наргис, в какой-то момент сетующей по телефону: «В Ташкенте не давали главные роли, потому что я была русская, а здесь я узбечка»,— все это каким-то образом сплетается вместе. «Ты ломаешь меня!» — кричит маленькая Фрида большой. Или Фрида — Смерти. Или Наргис — Екатерине. Да кто его знает! «Между жизнью и смертью есть такая полоса, тонкая и аккуратная, как канат. Ходить по ней — вот оно то самое и есть»,— рассуждает Смерть. Такая же полоса есть между жизнью и театром. На ней каким-то образом балансирует «Я и Фрида» в «Театре.doc».