В «Аптекарском огороде» завершился фестиваль Barocco Nights - «Фестивали»

Фото:
Эмин Джафаров /

|

В ботаническом саду «Аптекарский огород» завершился фестиваль Barocco Nights, цикл концертов с участием ансамблей—лидеров российской барочной сцены и вокалистов-звезд, среди которых были Юрий Миненко, Александра Кубас-Крук, Диляра Идрисова, Ньян Ван и другие. Центральным событием стал концерт Юлии Лежневой, где даже яблоку было негде упасть, что для садово-огородной ситуации необычный случай. Рассказывает Юлия Бедерова.

У барочных садово-парковых концертов даже в современной России длинная история — еще лет пятнадцать назад старинную музыку, иногда даже на старинных инструментах, можно было слушать почти только летом и почти только в усадьбах. Новый проект «Аптекарского огорода» с легким привкусом site-specific (директор Алексей Ретеюм перед каждым концертом делился со сцены краткой историей основания сада Петром I, припоминая, сколько лет тогда было Баху, и словно намекая, что и мы Европа, и у нас были свои барокко, Просвещение, искусство, да и в целом нормальная жизнь, и место ее было в числе прочего вот прямо здесь) устроен во времена, когда музыка XVII–XVIII веков уже звучит почти регулярно в респектабельных залах и соответствующих исполнениях. Новация Barocco Nights в том, чтобы вывести авторитетных звезд и редкий репертуар вместе с публикой из консервативных, заритуализованных концертных пространств на волю, рассадив слушателей по траве на мягких пуфах. А сцену деликатно подсветить и подзвучить так, чтобы история не превращалась в поп-концерт, но обнаруживала в музыке ее демократический потенциал. Последнее случилось на сто процентов, первое — более или менее.

В уютной темноте и в окружении аптекарской листвы, вечерних комаров и садовых ароматов музыка и вправду была редкостной и обаятельно изящной, хотя программы не всегда и не во всем совпадали с заявленной темой, видеопроекции за спинами музыкантов — с содержанием арий, а сама музыка — с программками и конферансом. В концерте контратенора Юрия Миненко с оркестром Pratum Integrum, посвященном легендарному кастрату Фаринелли (в программке назван почему-то контратенором), количество несовпадений было незначительным, а исполнение вдохновенным. Образ же музыки, написанной для самого Карло Броски (подлинное имя певца), под его влиянием или в его орбите живописно составлялся из оперных арий брата Фаринелли Риккардо Броски, его учителя Николы Порпоры, а также Иоганна Адольфа Хассе и Джеминиано Джакомелли с дополнением в виде инструментального Вивальди. Из всех фаринеллиевских достоинств, известных по воспоминаниям современников и, собственно, партитурам, Миненко как будто бы выбрал для себя вовсе не стремительность бурных колоратур, а пленительную чувственность, теплую красоту звуковедения и тембра, дышащую, обволакивающую кантилену. Казалось, на огородной сцене в программе европейского барокко он все еще Ратмир и Лель с их гипнотическим очарованием из русских опер в постановках Дмитрия Чернякова.

Лежневой больше других на фестивале повезло со звуком и балансом. Но и здесь обнаруживалась регулярная проблема — подзвучка все-таки заметно упрощает сложный барочный звук

Юлия Лежнева на фестивале выступала с ансамблем La voce strumentale Дмитрия Синьковского, не только скрипача, но и певца, в чем можно было убедиться с отдельным удовольствием в пасторальной арии «Zeffiretti, che sussurrate» с эффектом театрализованного эха из вивальдиевского «Геракла». Концерт был озаглавлен «Арии Генделя и мотеты Вивальди: премьера программы в России», однако мотетов не было, а звучал характерный для певицы репертуар в основном из фрагментов опер Порпоры, Грауна, Вивальди, а также генделевского «Александра». Лежневой больше других на фестивале повезло со звуком и балансом. Но и здесь обнаруживалась регулярная проблема — подзвучка все-таки заметно упрощает сложный барочный звук, что инструментальный, что вокальный с их плетением и перетеканием друг в друга. На открытой же площадке еще и осложняет коммуникацию с публикой — кажется, условный зал и сцена не очень чувствуют и слышат друг друга. Возможно, отсюда эффект заметного актерского переигрывания, который здесь изрядно размягчил и немного упростил известную лежневскую хрустальную строгость, отстраненность стиля. Хотя по степени подвижности и ровности колоратур именно она на фестивале казалась наследницей Фаринелли и главной героиней его звездного мифа.

Современная барочная практика часто намеренно и сознательно тестирует границу, за которой искусство знаточеского исполнения старинной музыки превращается в искусство высекания рок- или поп-искры в костре взаимодействия с публикой. Но программы Barocco Nights, кажется, поставили вопрос чуть иначе: не превращается ли подзвученный сет из оперных фрагментов без тщательных программок и просчитанной драматургии (когда программа кажется не упруго нанизанным концертным ожерельем, а скорее кусочками безвестного полотна, из которых торчат красивые нитки) в нечто подобное стадионному концерту даже в отсутствие стадиона? Вопрос как будто непраздный и, судя по концертам фестиваля, пока открытый, зато решать его и двигаться можно в любую сторону.

4 Фото: Эмин Джафаров / | В ботаническом саду «Аптекарский огород» завершился фестиваль Barocco Nights, цикл концертов с участием ансамблей—лидеров российской барочной сцены и вокалистов-звезд, среди которых были Юрий Миненко, Александра Кубас-Крук, Диляра Идрисова, Ньян Ван и другие. Центральным событием стал концерт Юлии Лежневой, где даже яблоку было негде упасть, что для садово-огородной ситуации необычный случай. Рассказывает Юлия Бедерова. У барочных садово-парковых концертов даже в современной России длинная история — еще лет пятнадцать назад старинную музыку, иногда даже на старинных инструментах, можно было слушать почти только летом и почти только в усадьбах. Новый проект «Аптекарского огорода» с легким привкусом site-specific (директор Алексей Ретеюм перед каждым концертом делился со сцены краткой историей основания сада Петром I, припоминая, сколько лет тогда было Баху, и словно намекая, что и мы Европа, и у нас были свои барокко, Просвещение, искусство, да и в целом нормальная жизнь, и место ее было в числе прочего вот прямо здесь) устроен во времена, когда музыка XVII–XVIII веков уже звучит почти регулярно в респектабельных залах и соответствующих исполнениях. Новация Barocco Nights в том, чтобы вывести авторитетных звезд и редкий репертуар вместе с публикой из консервативных, заритуализованных концертных пространств на волю, рассадив слушателей по траве на мягких пуфах. А сцену деликатно подсветить и подзвучить так, чтобы история не превращалась в поп-концерт, но обнаруживала в музыке ее демократический потенциал. Последнее случилось на сто процентов, первое — более или менее. В уютной темноте и в окружении аптекарской листвы, вечерних комаров и садовых ароматов музыка и вправду была редкостной и обаятельно изящной, хотя программы не всегда и не во всем совпадали с заявленной темой, видеопроекции за спинами музыкантов — с содержанием арий, а сама музыка — с программками и конферансом. В концерте контратенора Юрия Миненко с оркестром Pratum Integrum, посвященном легендарному кастрату Фаринелли (в программке назван почему-то контратенором), количество несовпадений было незначительным, а исполнение вдохновенным. Образ же музыки, написанной для самого Карло Броски (подлинное имя певца), под его влиянием или в его орбите живописно составлялся из оперных арий брата Фаринелли Риккардо Броски, его учителя Николы Порпоры, а также Иоганна Адольфа Хассе и Джеминиано Джакомелли с дополнением в виде инструментального Вивальди. Из всех фаринеллиевских достоинств, известных по воспоминаниям современников и, собственно, партитурам, Миненко как будто бы выбрал для себя вовсе не стремительность бурных колоратур, а пленительную чувственность, теплую красоту звуковедения и тембра, дышащую, обволакивающую кантилену. Казалось, на огородной сцене в программе европейского барокко он все еще Ратмир и Лель с их гипнотическим очарованием из русских опер в постановках Дмитрия Чернякова. Лежневой больше других на фестивале повезло со звуком и балансом. Но и здесь обнаруживалась регулярная проблема — подзвучка все-таки заметно упрощает сложный барочный звукЮлия Лежнева на фестивале выступала с ансамблем La voce strumentale Дмитрия Синьковского, не только скрипача, но и певца, в чем можно было убедиться с отдельным удовольствием в пасторальной арии «Zeffiretti, che sussurrate» с эффектом театрализованного эха из вивальдиевского «Геракла». Концерт был озаглавлен «Арии Генделя и мотеты Вивальди: премьера программы в России», однако мотетов не было, а звучал характерный для певицы репертуар в основном из фрагментов опер Порпоры, Грауна, Вивальди, а также генделевского «Александра». Лежневой больше других на фестивале повезло со звуком и балансом. Но и здесь обнаруживалась регулярная проблема — подзвучка все-таки заметно упрощает сложный барочный звук, что инструментальный, что вокальный с их плетением и перетеканием друг в друга. На открытой же площадке еще и осложняет коммуникацию с публикой — кажется, условный зал и сцена не очень чувствуют и слышат друг друга. Возможно, отсюда эффект заметного актерского переигрывания, который здесь изрядно размягчил и немного упростил известную лежневскую хрустальную строгость, отстраненность стиля. Хотя по степени подвижности и ровности колоратур именно она на фестивале казалась наследницей Фаринелли и главной героиней его звездного мифа. Современная барочная практика часто намеренно и сознательно тестирует границу, за которой искусство знаточеского исполнения старинной музыки превращается в искусство высекания рок- или поп-искры в костре взаимодействия с публикой. Но программы Barocco Nights, кажется, поставили вопрос чуть иначе: не превращается ли подзвученный сет из оперных фрагментов без тщательных программок и просчитанной драматургии (когда программа кажется не упруго нанизанным концертным ожерельем, а скорее кусочками безвестного полотна, из которых торчат красивые нитки) в нечто подобное стадионному концерту даже в отсутствие стадиона? Вопрос как будто непраздный и, судя по концертам фестиваля, пока открытый, зато решать его и двигаться можно в любую сторону.