Александр Константинов: «В тридцать лет я испугался, что у меня не будет детей» - Звезды - «Новости Музыки»

Актер рассказал в интервью о том, как искал семейное счастье

Александра Константинова, известного зрителю по мелодрамам «Верни мою жизнь», «Пока бьется сердце» и комедии «ИП Пирогова» мы привыкли видеть в амплуа героя-­любовника, легкого, обаятельного, иногда неудачливого, неловкого. А в жизни он оказался другим. Прекрасный семьянин, четырнадцать лет женат, растит шестилетних двойняшек Клима и Оливию и почти двухлетнюю Теону. Вместе с тем практикует медитации и считает, что человек одинок по своей природе. Подробности — в интервью журнала «Атмосфера».

— Александр, почему до театрального института вы пошли учиться на товароведа?

— Не было особой возможности выбирать. В то время мой папа был начальником военторга. Ему пришлось сменить профессию и окончить Симферопольский кооперативный техникум. И это как будто стало для меня уже проложенной дорогой. В Симферопольский театральный институт не вела никакая дорога, потому что не было ни родственников, ни знакомых, работающих в театре или связанных с кино. Актерская профессия казалась мне династической и вообще неприступной крепостью.

— А как же потом мысль стать артистом пришла вам в голову?

— Благодаря моей однокласснице Наташе Бостоновой. (Улыбается.) Я очень боялся сцены, часто зажимался, с трудом представлял, что мне придется произносить речь. Вместе с тем, как только я оказывался на этой самой сцене со школьным театром или музыкальной группой, которую мы сколотили с друзьями, страх немедленно исчезал. Наташа однажды сказала. «Слушай, тебе надо артистом быть!». Я удивился: «В смысле?», она ответила: «В прямом смысле, поступать в театральный, ты же прирожденный актер». Но это все тогда закончилось на уровне разговора, а уже в Москве мне все время попадалась информация о Щукинском театральном училище, которое я потом и окончил, а не про Школу-­студию МХАТ, например.

— А началось у вас все с реалити-­шоу «Голод», где героев без денег вывезли в Берлин, и они должны были зарабатывать себе на еду. Это сложно, но, на мой взгляд, лучше, чем на необитаемом острове есть букашек…

— Согласен. (Смеется.) Но все равно было очень страшно, это была моя первая поездка за границу и удивительное приключение. Шел 2003 год, телевидение только начинало новые проекты, а я работал телохранителем с бандитами в двух клубах. Но вот это чувство, что я бы хотел стать актером, держало меня с того самого разговора с одноклассницей. После армии не мог пойти учиться, потому что не было средств, а тут вдруг увидел рекламу проекта, где главным призом была пожизненная зарплата в тысячу долларов. Брат говорил, что простых людей туда не берут, я разозлился, поспорил с ним и позвонил по указанному телефону. И это был перст судьбы. Я не думал об актерской профессии, мне казалось, что вдруг смогу проявить себя и остаться на телевидении. А главное — получил бы возможность поступить куда-­то. Три месяца длился кастинг, десять тысяч человек проходили пробы. Брали всего двенадцать человек и восемь запасных.

— Вы оценивали позже, что получили, придя на проект?

— Еще бы! Сейчас я уже проще отношусь к жизни, чаще думаю, что это все уже проживал. Поэтому когда стал победителем на проекте, как будто даже не очень удивился. Было ощущение, что так и должно было случиться. Вообще, много удивительного происходит в моей жизни. Однажды в интервью, еще до рождения детей, я сказал, что хорошо бы иметь троих, а двой­няшки — это круто. А еще раньше в юности я шутил, что женюсь на татарке.

— И на шоу вы встретили вашу будущую жену Карину. А как же вышло, что, найдя своего человека, вы потом ее отпустили, и она даже умудрилась выйти замуж?

— Я не понимал, как быть. На проекте она говорила, что у нее есть парень, и у них серьезные отношения. А потом он приехал к нам в Берлин и сделал ей предложение. Она согласилась и, покинув шоу, вышла за него замуж через три недели. Сказать, что я был расстроен, ничего не сказать.

— То есть вы не стали ее заваливать письмами, звонками?

— Нет. Нас так воспитали в Советском Союзе — раз не получилось, значит, не твое, не трогай. И я подумал, что, наверное, не достоин такого подарка судьбы, такой женщины. (Улыбается.) В последний день шоу «Голод» она приехала на финал уже в статусе жены. Между нами не было отношений, мы просто общались, и мне с ней было очень легко, как ни с кем другим. Думаю, так мы и влюбились. А потом она поняла, что я ее судьба (улыбается), и она хочет жить в Москве со мной.

— Но не из-­за Москвы?

— Нет-­нет, у Каринки был богатый муж, машина, квартира, путешествия. Она все оставила. Я тогда жил бедно, в Королеве снимал небольшую квартиру. Она ездила со мной в электричке, мы пролезали под перроном, чтобы не платить за билет, когда появились турникеты на платформах. Было весело, интересно и непросто… Она из золотой клетки пришла ко мне, к простому парню. (Улыбается.) Все ее родные и друзья крутили у виска.

— Но семья у вас все равно интеллигентная…

— Мой отец — военный летчик по первой профессии, из морской авиации — военная элита. Окончил Челябинское военное авиационное училище штурманов, офицер с высшим военно-­специальным образованием. Блестяще разбирается в математике и физике. Сейчас компьютеры осуществляют навигацию, а тогда все надо было координировать, разбираться в чертежах. А мама — музыкальный руководитель, в школе работала и в детском саду, и сейчас продолжает заниматься с детками. Она вообще очень активная, записалась в хор, любит путешествовать. Кстати, благодаря маме я окончил музыкальную школу, чему очень рад!

— До армии вы учились на товароведа, как когда-­то ваш отец, а не было мыслей о профессии летчика?

— Нет. Я с детства насмотрелся на эти самолеты, романтики уже не видел, все стало обыденностью. Папа дослужился только до капитана, налетал необходимое количество часов во вред здоровью, получив ожоги легких от кислорода, а потом занялся военной торговлей. Получил второе образование и стал начальником военторга.

— У вас за плечами есть и армия. Не пожалели, что отправились служить?

— Откосить даже не пытался, у меня не было страха, потому что все ребята, с которыми я учился, общался во дворе, прошли армию и рассказывали много любопытных, зачастую смешных историй. Никогда не жалел, что служил. Это отличная проверка себя и воспитание. Любое переживание для актера — это его копилочка.

— Армия вас изменила в чем-­то?

— Я считаю, что все заложено в генах, зависит только от того, как ты этим распорядишься. Мне кажется, армия проверяет тебя, в чем-­то укрепляет, но не меняет кардинально. В армии тебя не только от родных и друзей забирают, не остается вообще никаких знакомых лиц, вокруг чужие люди, и, поверьте, для многих это огромный стресс, можно сравнить с адреналиновым ожогом. Ты ощущаешь сильнейшее чувство одиночества. Первый раз я испытал это чувство, когда мои родители оставили нас с братом в Симферополе, мне было шестнадцать лет, ему — семнадцать. Папа уехал по работе на Урал, потом ему понадобилась помощь мамы, и они увезли сестру, она младше меня на год. Ничего страшного в этом не было, просто в шестнадцать лет я понял, что за свои поступки и действия полностью отвечаю сам. Тогда я моментально повзрослел. Наверное, поэтому в армию я уже пошел внутренне подготовленным, если это так можно сказать…

— Сейчас ваша семья — это Карина с детьми или и родители, брат с сестрой?

— Безусловно, сегодня моя семья — это жена и дети. Родители живут в Севастополе. Брат в основном за границей, последние пять лет — со своей семьей в Малайзии, до этого — в Швейцарии. Он работает в посольствах Российской Федерации шеф­поваром. Очень вкусно готовит и любит это дело. А сестра занимается семьей и сельским хозяйством в Екатеринбурге. Я помогаю и маме, и сестре. Сестра очень любит животных с детства, но, к сожалению, недоучилась на ветеринара, халатно отнеслась к этому. Сейчас у нее даже олененок есть, которого она выходила, а еще куры, козы, свиньи — целый зоопарк.

— Чувство одиночества еще когда-нибудь вас настигало или вы научились быть один даже среди людей?

— Научился, мне кажется. И мне даже нравится это состояние. Безусловно, своей семье я отдаю все внимание и тепло, но понимаю, что все мы одиноки: приходим и уходим одни в этот мир, и в ответе за свои поступки только сами. И это не плохо, я не грущу. Когда ты взрослеешь, то понимаешь, что это круто, не надо за кого-­то или за что-­то держаться.

— А вам уже хотелось детей, когда вы стали жить с Кариной?

— Мы долго жили очень расслабленно. Строили карьеру, путешествовали, и вдруг в тридцать лет я испугался, что у меня не будет детей. Эти мысли не то чтобы давили, просто возникло ощущение беспокойства. Наши двой­няшки родились, когда мне исполнилось тридцать два года.

— А помните, что испытали, когда Карина сказала, что ждет ребенка?

— Конечно! Была радость, а еще смятение и опять страх (смеется), сразу появилась ответственность. А когда еще недели через две узнали, что у нас двой­ня, еще страшнее стало. Одного долго ждали, а тут сразу двое. (Улыбается.)

— Зато Карина, наверное, обрадовалась, что «отстрелялась»?

— Так она и подумала. (Улыбается.) Но ошиблась. У нас вышла удивительная история. Однажды к Карине подошла гадалка и сообщила о том, что скоро у нее родится дочь, причем такая же болтушка, как двое старших детей. Через год и два месяца у нас появилась Теона. Ей еще двух лет нет, а она уже вовсю болтает. Та ведунья еще много чего сказала, и все сбылось.

— Ну а теперь-­то вы уже обрадовались?

— Я насторожился (улыбается.), потому что у нас непредсказуемая профессия. Даже сейчас меня не приглашают без проб, я прохожу долгие, сложные кастинги. В марте снялся в Киеве, потом три месяца нигде не работал, а затем до конца лета снимали второй сезон «ИП Пирогова». Так что все без гарантий.

— А вы еще не служите в театре, значит, нет постоянного, пусть и не очень большого заработка…

— Да, я ушел из театра имени Вахтангова, потому что не совпали мои с Римасом Туминасом взгляды, даже не профессиональные, а, скорее, человеческие. Он ничего не объяснял, но и планов на меня не строил. А я и в этом смысле однолюб, меня так воспитал мой мастер Владимир Владимирович Иванов. В общем, пока с театром не сложилось. Но надо чувствовать судьбу, не надо копать, добиваться, это все должно даваться легко.

— И все же, в те полгода, когда вы сидите без работы, вас гложет беспокойство в ожидании того самого звонка?

— Конечно. Мне кажется, так у всех актеров. Возникает страх, но все равно не хочется бояться, успокаиваешь себя. В крайнем случае, найду, как заработать, чтобы прокормить семью. Я работал и охранником, и грузчиком. Я родился в Крыму, у меня было украинское гражданство, в 2001 году поехал к родителям получать российское. Надо было полгода ждать. Я хотел устроиться товароведом, но мне отказали, сославшись на отсутствие опыта. Я спросил, какая есть возможность, услышал, что нужен грузчик. Согласился, понимая, что все равно с украинским гражданством никуда не возьмут, если только к бандитам не идти. (Смеется.) Работал полгода грузчиком, был отличный женский коллектив в магазине, классные девчонки.

— Ваша стеснительность не мешает общению на съемках?

— Нет, я отлично нахожу общий язык со всеми ребятами на площадке. Световики, звуковики, гримеры… все мы делаем одно дело, и мне приятно общаться со всеми, не ставя себя в более привилегированное положение, мол, я тут актер, значит, главный. Никогда не прошу ассистента принести еду, обедую вместе со всеми.

— К райдеру вы тоже не требовательны?

— Нет, я вообще ничего не требую. Мне важно, чтобы люди были максимально в хорошем смысле расслаблены на работе, занимались своим делом, главное — не я, а кино, которое мы делаем вместе.

— Но нужно же, наверное, после смены прийти в номер с обычными удобствами: горячей водой, нормальной звукоизоляцией, хорошей кроватью…

— Все это не важно, а сплю я на полу, без матраса, на покрывале. Это воспитание себя. Недавно познакомился с одним кришнаитом, и мы долго обсуждали, что если ты ощущаешь стресс, разочарование, дискомфорт — значит, у тебя уже выработалась привычка к благам. Приехал ты в гостиницу, там нет чего-­то, и начинаешь испытывать гнев. Это ловушка. По факту для того, чтобы выспаться, не нужна даже кровать.

— Тогда и детей надо приучать спать на полу?

— Клим спит со мной, сам этого захотел, ему понравилось. Оливка тоже спала.

— Дальше можно отнять у них вкусную еду или ограничить для воспитания воли…

— Я только себя ограничиваю. Детям и жене ничего не навязываю, это их жизнь, напротив, создаю все условия для того, чтобы им было хорошо. А у меня нет привязанности к бытовым удобствам. Я не думаю, позавтракал ли, например. И жизнь всегда так устраивалась, что как только я к чему-­то привыкал, она показывала мне, что это неважно. Например, в армии постоянно испытываешь чувство голода, и это работает как воспитательный момент. Когда рота садится есть, звучит команда: «Рота, приступить к завтраку (обеду или ужину)!» и тут же частенько подается новая: «Прием пищи закончить!». Это учение, воспитание, чтобы в военной обстановке у тебя не было привычки к еде, чтобы ты к ней относился ровно. Есть еда — поел, нет — ничего страшного. Твоя задача — воевать, защищать Родину. И для меня эта сторона жизни совсем не важна. Хотя Карина вкусно готовит и любит это. Всякие чак-­чаки и другие татарские вкусности, признаюсь, мне очень нравятся. И теща у меня потрясающе готовит кыстыбый. Но я не буду страдать, если этого не будет.

— Вы стали так думать и вести себя после того, как с кришнаитом познакомились?

— Нет-­нет. Я часто практикую какие-­то вещи, с которыми сталкиваюсь, например, медитации ОШО.

— А откуда все эти знания и такой интерес?

— Они возникают просто как информация: из книг, видео или аудиозаписей, каких-­то программ и случайных встреч. В 2011 году мы с Кариной в Индию ездили, тогда у нас еще не было детей, познакомились со многими интересными людьми. Прошли десятидневный курс Випассаны. Это молчание и медитации.

— Это не противоречит актерству? Это же эмоциональная профессия. Хотя о внимании и концентрации и Станиславский говорил…

— Вот именно, только в плюс идет. Контроль своих ощущений, умение видеть рождение эмоций, мыслей, чувств.

— Никак не ожидала, что вы такой. Удивили безмерно…

— Мы все вбираем в себя разное. Бывает, я не могу сконцентрироваться и сформулировать мысль, а иногда что-­то нисходит, и я вдруг говорю правильные вещи. (Улыбается.) Вообще самое важное — быть честным по отношению к себе, даже если это невыгодно тебе.

— Частенько говорят, что человек проверяется в экстремальных ситуациях. Но не каждый же день они возникают.

— Повседневная жизнь не менее важна для испытания человека. Экстремальная ситуация происходит тогда, когда тебе необходима эта проверка, а вообще не надо специально искать вой­ну. Есть обычные тренинги, например, стоя продержать поднятые вверх руки десять минут. Ничего сложного нет, но начинается мышечный спазм. Мы цепляемся за боль, а не за возможности. Ты сразу думаешь: «Нет, все, больше не могу, не буду», а надо попробовать включить другую мышцу. Медитация для того и создана, чтобы уметь себя менять, перестраивать свои ощущения, мировоззрение.

— Вы сказали, что не нужно ломиться в закрытые двери. Значит, вы верите, что все встречи не случайны?

— Абсолютно. Я шел сюда, не был настроен на интервью (улыбается), вообще не очень люблю их, потому что обычно они проходят по стандартным вопросам, про меня и героя. Я не понимаю, как отвечать, потому что героя создаю из себя, из ситуации, из пережитого опыта. Это как конструктор. Кино — история собирательная, а артист все равно подомнет персонаж под себя.

— Мы так много говорили о судьбе и случае. А почему у ваших детей такие удивительные имена? Для меня Оливия — это Шекспир «Двенадцатая ночь». То есть вы шли и по таким кругам, думая, как назвать?

— Мы их услышали. Перечисляли все имена, которые приходили в голову. И нашли те, что отзываются в нас. Про Оливию друзья говорили: «Не надо. Как она потом будет жить? Ее будут обзывать в детском саду» или «Это же нерусское имя» и из любимого «Если что, Олей будете называть». Это было буквально пять лет назад, а сейчас время так изменилось, уже и Хлои, и Тиффани бродят по улицам. Я все делаю интуитивно. (Улыбается.)