Теодор Курентзис сыграл Девятую симфонию Бетховена - «Новости музыки»

Бетховенский цикл — это не только юбилейное приношение композитору и репетиция перед большими европейскими гастролями с тем же репертуаром, но еще и заявка на то, как может протекать в Петербурге оседлая жизнь musicAeterna и как коллектив будет обживать свой новый дом — Дом радио. Внеконцертная программа наконец вышла за пределы ночных дискотек, о которых по городу ходили завистливые слухи. Появился просветительский и творческий контент, причем общедоступный: в канун петербургских концертов в Доме радио прошли лекции музыковедов Ларисы Кириллиной и Михаила Мищенко, а композитор-резидент Алексей Ретинский, приглашенный musicAeterna в Петербург на полгода, представил в рамках проекта «Лаборатория современного зрителя» свой посвященный Бетховену перформанс «Слышать».

Не сравнивать Девятую с триптихом симфоний, прозвучавшим несколькими днями раньше в Капелле под управлением Джованни Антонини, невозможно. Тот же оркестр, те же жильные струны и исторические духовые, включая валторны с их волшебным мягким тембром и коварной непредсказуемостью, те же стремительные темпы и акцентированные сильные доли — и совсем разное впечатление от стиля игры и подхода к Бетховену. Там, где у Антонини, замечательного барочного музыканта, нынче погруженного в запись всех симфоний Гайдна, бетховенская музыкальная ткань подается суховато и дробно, у Курентзиса при прекрасно проработанных деталях фактуры все подчинено выстраиванию больших объемов, длинных линий развития. Конечно, это различие вызвано тем, как сильно отличается последняя симфония Бетховена от своих предшественниц, но связность и натиск первой части симфонии были и неожиданными, и захватывающими. Там, где великие дирижеры прошлого, замедляя ход симфонического аллегро, брали время на риторические паузы и философское рубато, Курентзис не дает пульсу замереть ни на секунду. Разделы могучей формы выстраивались дирижером как россиниевские крещендо. С драматичным бетховенским материалом такое методичное нагнетание мощи действует как приближающееся звуковое цунами. Против традиции прозвучало и самое начало первой части. Первые ее такты, в которых привычно звуковое марево, хтонический хаос, рождающий главную тему, были как чистая, резкая, технологичная «настройка эфира»: подкрутили ручки — и поехали.

Девятая написана в первую четверть XIX века, но насколько далеко идущими были ее стилистические последствия, нельзя было не думать, слушая вторую и третью части. В скерцо за бетховенскими вихрями неслись тени фей, ведьм, «учеников чародеев» из скерцо многочисленных последователей-романтиков композитора. Сдержанно и осторожно сыгранная медленная часть была полна внутреннего движения, в ней срослись белькантовая кантилена и кружение лендлера.

Девятая симфония — симфония финала. Странное сочинение в сочинении не нравилось современникам: громоздкая причуда гения с хором, поющим немодный текст Шиллера, непонятной общей композицией, с театральными фокусами вроде попурри из тем предыдущих частей в начале и «турецкого марша» в конце. С тех пор бетховенские идеи стали не только магистралью для дальнейшего развития симфонического жанра, но и подручным текстом идеологов и пропагандистов, который теперь, может быть, больше всех других хитов из наследия Бетховена нуждается в интонационной чистке и новом осмыслении. Неожиданно трагической, баховской краской прозвучал речитатив виолончелей, а за ним почти неслышным шорохом, еще одним «шумом эфира» — «тема радости». То, во что в считаные мгновения превратилась эта тишайшая мелодия, было настоящей слепящей одой к радости и триумфом хора musicAeterna, восхитительные яркость и слаженность которого в финале затмили и красоту тембров квартета солистов (Джанай Брюггер, Софи Хармсен, Бернард Рихтер и Михаэль Надь), и виртуозность оркестра.

В Концертном зале Мариинского театра состоялся концерт оркестра и хора musicAeterna: под управлением Теодора Курентзиса прозвучала Девятая симфония Бетховена. Этим выступлением Курентзис завершил российский цикл концертов к 250-летию великого композитора. Слушала Кира Немировская. Бетховенский цикл — это не только юбилейное приношение композитору и репетиция перед большими европейскими гастролями с тем же репертуаром, но еще и заявка на то, как может протекать в Петербурге оседлая жизнь musicAeterna и как коллектив будет обживать свой новый дом — Дом радио. Внеконцертная программа наконец вышла за пределы ночных дискотек, о которых по городу ходили завистливые слухи. Появился просветительский и творческий контент, причем общедоступный: в канун петербургских концертов в Доме радио прошли лекции музыковедов Ларисы Кириллиной и Михаила Мищенко, а композитор-резидент Алексей Ретинский, приглашенный musicAeterna в Петербург на полгода, представил в рамках проекта «Лаборатория современного зрителя» свой посвященный Бетховену перформанс «Слышать». Не сравнивать Девятую с триптихом симфоний, прозвучавшим несколькими днями раньше в Капелле под управлением Джованни Антонини, невозможно. Тот же оркестр, те же жильные струны и исторические духовые, включая валторны с их волшебным мягким тембром и коварной непредсказуемостью, те же стремительные темпы и акцентированные сильные доли — и совсем разное впечатление от стиля игры и подхода к Бетховену. Там, где у Антонини, замечательного барочного музыканта, нынче погруженного в запись всех симфоний Гайдна, бетховенская музыкальная ткань подается суховато и дробно, у Курентзиса при прекрасно проработанных деталях фактуры все подчинено выстраиванию больших объемов, длинных линий развития. Конечно, это различие вызвано тем, как сильно отличается последняя симфония Бетховена от своих предшественниц, но связность и натиск первой части симфонии были и неожиданными, и захватывающими. Там, где великие дирижеры прошлого, замедляя ход симфонического аллегро, брали время на риторические паузы и философское рубато, Курентзис не дает пульсу замереть ни на секунду. Разделы могучей формы выстраивались дирижером как россиниевские крещендо. С драматичным бетховенским материалом такое методичное нагнетание мощи действует как приближающееся звуковое цунами. Против традиции прозвучало и самое начало первой части. Первые ее такты, в которых привычно звуковое марево, хтонический хаос, рождающий главную тему, были как чистая, резкая, технологичная «настройка эфира»: подкрутили ручки — и поехали. Девятая написана в первую четверть XIX века, но насколько далеко идущими были ее стилистические последствия, нельзя было не думать, слушая вторую и третью части. В скерцо за бетховенскими вихрями неслись тени фей, ведьм, «учеников чародеев» из скерцо многочисленных последователей-романтиков композитора. Сдержанно и осторожно сыгранная медленная часть была полна внутреннего движения, в ней срослись белькантовая кантилена и кружение лендлера. Девятая симфония — симфония финала. Странное сочинение в сочинении не нравилось современникам: громоздкая причуда гения с хором, поющим немодный текст Шиллера, непонятной общей композицией, с театральными фокусами вроде попурри из тем предыдущих частей в начале и «турецкого марша» в конце. С тех пор бетховенские идеи стали не только магистралью для дальнейшего развития симфонического жанра, но и подручным текстом идеологов и пропагандистов, который теперь, может быть, больше всех других хитов из наследия Бетховена нуждается в интонационной чистке и новом осмыслении. Неожиданно трагической, баховской краской прозвучал речитатив виолончелей, а за ним почти неслышным шорохом, еще одним «шумом эфира» — «тема радости». То, во что в считаные мгновения превратилась эта тишайшая мелодия, было настоящей слепящей одой к радости и триумфом хора musicAeterna, восхитительные яркость и слаженность которого в финале затмили и красоту тембров квартета солистов (Джанай Брюггер, Софи Хармсен, Бернард Рихтер и Михаэль Надь), и виртуозность оркестра.