Тим Райс о «Шахматах» и других своих мюзиклах - «Театр»

— Бьорн Ульвеус и Бенни Андерссон начали писать «Шахматы» сразу после того, как распалась их группа ABBA. Как они чувствовали себя в этот момент? Им хотелось доказать миру, что они чего-то стоят без ABBA?

— Мы познакомились с Бьорном и Бенни в 1981 году, и ABBA тогда все еще создавала прекрасные песни. Но видно было, что дело идет к концу. По крайней мере, группа исчерпала свой ресурс в привычном виде. Я уже знал, что они хотели бы написать мюзикл. А мне нравилась музыка их группы. И у меня как раз была идея мюзикла о шахматном матче во время холодной войны. Знаете, когда нынешние времена называют холодной войной, я говорю: «Вы не представляете себе, что такое холодная война!» Сейчас отношения бывшего СССР с Западом гораздо более человеческие, если уж на то пошло, меня больше волнует Ближний Восток. Когда проходил поединок между Бобби Фишером и Борисом Спасским, параллель между шахматами и реальной войной была как никогда очевидна. Мы смотрели на ситуацию со стороны Запада, и Спасский был в нашем понимании «плохим парнем» — он же из России! Но в то же время он был и симпатичным, и многие желали ему победы! Фишер был «нашим парнем» и великим шахматистом, но в то же время он был очень странный, кусок дерьма, если честно. Когда я делал мюзикл, я пытался встретиться с Фишером, а потом и пригласить его на премьеру, но ничего не получилось. Зато в 1981 году на матче за звание чемпиона мира в Мерано я встречался с Виктором Корчным и Анатолием Карповым.

— Карпову нравится ваш мюзикл?

— В Москве он пришел на наш прием в честь запуска «Шахмат». Я очень волновался. После Мерано мы виделись еще только раз — обедали в Лондоне в середине 1980-х. С тех пор в его жизни многое произошло, он ведь был сенатором, так?

— Депутатом.

— По моим воспоминаниям, тогда, в 1980-е, он говорил по-английски гораздо хуже, чем сейчас. Но он был очень вежлив, это я хорошо помню. Я задал несколько вопросов о шахматах, он что-то спросил о музыкальном театре — мы прекрасно провели время. А теперь, когда он пришел на нашу вечеринку в Москве, он буквально излучал обаяние. Выпил с нами шампанского, подарил мне свою книгу, в общем — отличный парень.

— Шахматы — очень спокойная игра, там все страсти внутри. А мюзикл предполагает танец, движение, эмоции.

— Написать мюзикл о шахматах не сложнее, чем написать мюзикл о чем-либо ином. Это всегда занимает много времени. «Шахматы» для меня — прежде всего не история о шахматах, а история о любви и политике. Если говорить о самой игре, то о ней в нашем спектакле рассказывают преимущественно инструментальные оркестровые композиции.

— «Шахматы» появились в 1984 году как альбом, потом была гастрольная версия спектакля, в 1986-м его поставили в Вест-Энде, а в 1988 на Бродвее. Не потерял ли мюзикл актуальность к тому времени?

— Ничуть. У мюзикла есть привязка к историческому периоду — это примерно 1979 год. Но он не пересказывает конкретную историю, он повествует о человеческих чувствах в определенных ситуациях. А они не меняются. Эти чувства могли проявиться в мире шахмат, а могли, например, в мире хоккея или академической музыки. Мы говорим о разных сторонах успеха. Допустим, это история не о шахматистах, а о том, как кинозвезды возомнили себя влиятельными, как политики. И это так же глупо.

— В 1980-е у нас была популярна русскоязычная версия песни из «Шахмат» «One Night In Bangkok», ее сделал диджей Сергей Минаев. Вы не слышали ее?

— Я слышал огромное количество версий «One Night In Bangkok», так что эту конкретную не припомню.

— Но «Шахматы» — это не первая ваша встреча с российской сценой?

— Я видел российскую версию «Красавицы и чудовища», мюзикла, для которого я написал несколько номеров. Я помню, как выглядят некоторые мои мюзиклы в Эстонии, включая «Эвиту» и «Jesus Christ Superstar», но вот русского «Иисуса» я не видел. Насколько я знаю, есть какие-то планы новой постановки «Jesus Christ Superstar» в России. О постановке «Шахмат» я могу сказать одно: наша история в хороших руках. И отлично подобраны голоса!

— Из всех ваших мюзиклов самый популярный у нас, конечно, «Jesus Christ Superstar». Вы сталкивались когда-нибудь с тем, что религиозные организации пытались воспрепятствовать постановке?

— Несколько раз такое было в Америке. И, конечно, я знаю, что «Иисус» был запрещен в СССР. В мире по-прежнему полно религиозных фанатиков, во всех конфессиях. Я знаю одно: в «Иисусе» мы не говорим ничего антихристианского. «Jesus Christ Superstar» — такая вещь, к которой нельзя оставаться равнодушным, начиная с названия на афише. В нашей истории мне нравится то, что она рассказана от лица Иуды — обычного человека.

— Вы христианин?

— Технически да. Я не верю в то, что Иисус был Богом, но я считаю, что он говорил правильные вещи.

— Кто ваш любимый исполнитель роли Иисуса?

— Ян Гиллан был лучшим в записи, но он никогда не играл Иисуса на сцене. Тедди Нили был лучшим на сцене, он до сих пор играет Иисуса, хотя ему 76 лет сейчас.

— Последний вопрос: вы голосовали за Brexit?

— Да. Знаете, в момент голосования никто не мог ничего предсказать. Мне не хотелось, чтобы Евросоюз становился слишком большим, мне не хотелось, чтобы у него была своя армия. Но знаете, если бы мы проиграли — конец света не случился бы, это демократия. А вот после того, как мы выиграли, люди, которые проиграли, раздули из этого проблему. Они не уважали наш выбор, и это разозлило таких людей, как я. Но, к счастью, с моими друзьями, которые голосовали против, я остался в хороших отношениях. Кроме, может быть, одного или двух.

— A Brexit мог бы стать основой для мюзикла? Вообще современность дает вам темы для спектаклей?

— Понимаете, дело не в исторических декорациях. Дело в том, чтобы был характер, способный выразить эмоции. В сегодняшнем дне я таких не вижу. Знаете, сейчас большой хит на Бродвее — мюзикл «Дорогой Эван Хансен», где все строится вокруг парня-социофоба и его эмоции помещены в среду, собранную из мониторов мобильных устройств. Такой мюзикл я, пожалуй, написать бы не смог. Но пара идей для новых постановок у меня есть.

В феврале в Москве было объявлено о запуске на российской сцене мюзикла Тима Райса, Бьорна Ульвеуса и Бенни Андерссона «Шахматы». Это первый инвестиционный проект нового подразделения телекоммуникационной компании МТС — «МТС Entertainment». Премьера спектакля пройдет 10 октября в театре МДМ. Один из авторов «Шахмат», лауреат Grammy, Emmy, Tony и «Оскара» сэр Тим Райс нашел время, чтобы поговорить с Борисом Барабановым о холодной войне, Анатолии Карпове и «Брексите». — Бьорн Ульвеус и Бенни Андерссон начали писать «Шахматы» сразу после того, как распалась их группа ABBA. Как они чувствовали себя в этот момент? Им хотелось доказать миру, что они чего-то стоят без ABBA? — Мы познакомились с Бьорном и Бенни в 1981 году, и ABBA тогда все еще создавала прекрасные песни. Но видно было, что дело идет к концу. По крайней мере, группа исчерпала свой ресурс в привычном виде. Я уже знал, что они хотели бы написать мюзикл. А мне нравилась музыка их группы. И у меня как раз была идея мюзикла о шахматном матче во время холодной войны. Знаете, когда нынешние времена называют холодной войной, я говорю: «Вы не представляете себе, что такое холодная война!» Сейчас отношения бывшего СССР с Западом гораздо более человеческие, если уж на то пошло, меня больше волнует Ближний Восток. Когда проходил поединок между Бобби Фишером и Борисом Спасским, параллель между шахматами и реальной войной была как никогда очевидна. Мы смотрели на ситуацию со стороны Запада, и Спасский был в нашем понимании «плохим парнем» — он же из России! Но в то же время он был и симпатичным, и многие желали ему победы! Фишер был «нашим парнем» и великим шахматистом, но в то же время он был очень странный, кусок дерьма, если честно. Когда я делал мюзикл, я пытался встретиться с Фишером, а потом и пригласить его на премьеру, но ничего не получилось. Зато в 1981 году на матче за звание чемпиона мира в Мерано я встречался с Виктором Корчным и Анатолием Карповым. — Карпову нравится ваш мюзикл? — В Москве он пришел на наш прием в честь запуска «Шахмат». Я очень волновался. После Мерано мы виделись еще только раз — обедали в Лондоне в середине 1980-х. С тех пор в его жизни многое произошло, он ведь был сенатором, так? — Депутатом. — По моим воспоминаниям, тогда, в 1980-е, он говорил по-английски гораздо хуже, чем сейчас. Но он был очень вежлив, это я хорошо помню. Я задал несколько вопросов о шахматах, он что-то спросил о музыкальном театре — мы прекрасно провели время. А теперь, когда он пришел на нашу вечеринку в Москве, он буквально излучал обаяние. Выпил с нами шампанского, подарил мне свою книгу, в общем — отличный парень. — Шахматы — очень спокойная игра, там все страсти внутри. А мюзикл предполагает танец, движение, эмоции. — Написать мюзикл о шахматах не сложнее, чем написать мюзикл о чем-либо ином. Это всегда занимает много времени. «Шахматы» для меня — прежде всего не история о шахматах, а история о любви и политике. Если говорить о самой игре, то о ней в нашем спектакле рассказывают преимущественно инструментальные оркестровые композиции. — «Шахматы» появились в 1984 году как альбом, потом была гастрольная версия спектакля, в 1986-м его поставили в Вест-Энде, а в 1988 на Бродвее. Не потерял ли мюзикл актуальность к тому времени? — Ничуть. У мюзикла есть привязка к историческому периоду — это примерно 1979 год. Но он не пересказывает конкретную историю, он повествует о человеческих чувствах в определенных ситуациях. А они не меняются. Эти чувства могли проявиться в мире шахмат, а могли, например, в мире хоккея или академической музыки. Мы говорим о разных сторонах успеха. Допустим, это история не о шахматистах, а о том, как кинозвезды возомнили себя влиятельными, как политики. И это так же глупо. — В 1980-е у нас была популярна русскоязычная версия песни из «Шахмат» «One Night In Bangkok», ее сделал диджей Сергей Минаев. Вы не слышали ее? — Я слышал огромное количество версий «One Night In Bangkok», так что эту конкретную не припомню. — Но «Шахматы» — это не первая ваша встреча с российской сценой? — Я видел российскую версию «Красавицы и чудовища», мюзикла, для которого я написал несколько номеров. Я помню, как выглядят некоторые мои мюзиклы в Эстонии, включая «Эвиту» и «Jesus Christ Superstar», но вот русского «Иисуса» я не видел. Насколько я знаю, есть какие-то планы новой постановки «Jesus Christ Superstar» в России. О постановке «Шахмат» я могу сказать одно: наша история в хороших руках. И отлично подобраны голоса! — Из всех ваших мюзиклов самый популярный у нас, конечно, «Jesus Christ Superstar». Вы сталкивались когда-нибудь с тем, что религиозные организации пытались воспрепятствовать постановке? — Несколько раз такое было в Америке. И, конечно, я знаю, что «Иисус» был запрещен в СССР. В мире по-прежнему полно религиозных фанатиков, во всех конфессиях. Я знаю одно: в «Иисусе» мы не говорим ничего антихристианского. «Jesus Christ Superstar» — такая вещь, к которой нельзя оставаться равнодушным, начиная с названия на афише. В нашей истории мне нравится то, что она рассказана от лица Иуды — обычного человека. — Вы христианин? — Технически да. Я не верю в то, что Иисус был Богом, но я считаю, что он говорил правильные вещи. — Кто ваш любимый исполнитель роли Иисуса? — Ян Гиллан был лучшим в записи, но он никогда не играл Иисуса на сцене. Тедди Нили был лучшим на сцене, он до сих пор играет Иисуса, хотя ему 76 лет сейчас. — Последний вопрос: вы голосовали за Brexit? — Да. Знаете, в момент голосования никто не мог ничего предсказать. Мне не хотелось, чтобы Евросоюз становился слишком большим, мне не хотелось, чтобы у него была своя армия. Но знаете, если бы мы проиграли — конец света не случился бы, это демократия. А вот после того, как мы выиграли, люди, которые проиграли, раздули из этого проблему. Они не уважали наш выбор, и это разозлило таких людей, как я. Но, к счастью, с моими друзьями, которые голосовали против, я остался в хороших отношениях. Кроме, может быть, одного или двух. — A Brexit мог бы стать основой для мюзикла? Вообще современность дает вам темы для спектаклей? — Понимаете, дело не в исторических декорациях. Дело в том, чтобы был характер, способный выразить эмоции. В сегодняшнем дне я таких не вижу. Знаете, сейчас большой хит на Бродвее — мюзикл «Дорогой Эван Хансен», где все строится вокруг парня-социофоба и его эмоции помещены в среду, собранную из мониторов мобильных устройств. Такой мюзикл я, пожалуй, написать бы не смог. Но пара идей для новых постановок у меня есть.