Татьяна Васильева: «Я пыталась своим детям заменить всех» - «Новости Музыки»

Актриса, которая редко общается с журналистами, дала большое интервью

— Когда вы поняли, что хотите стать актрисой?

— Для меня самой это непонятно. Потому что трудно найти семью более далекую от театра, чем наша. Даже не помню, чтобы в детстве меня водили на какие-то спектакли. В основном я смотрела кино. На «Карнавальную ночь» с Гурченко ходила каждое воскресенье, лет десять подряд, наверное. А потом в нашей квартире у одной соседки появился телевизор. Ничего особо интересного там не показывали — новости, футбол и какой-нибудь балет. Но я к ней приходила, испытывая колоссальное чувство неловкости. Униженно просила разрешения посмотреть передачу и высиживала до упора, пока телевизор не выключался. Я вообще росла невероятно закомплексованной девочкой. Стоило учительнице назвать мою фамилию: «Ицыкович, к доске», — как я покрывалась сыпью, пятнами, всем, чем только можно покрыться на нервной почве. Это был абсолютный зажим, страх, неловкость от самой себя, от того, что я существую. Кстати, может, и желание стать актрисой отсюда. Как способ убежать от себя реальной. В старших классах я записалась в разные студии: в литературную, в кружок художественного слова, движения. Все они находились в разных концах Ленинграда, но я самостоятельно ездила туда после школы. Семье было не до меня, папа тяжело заболел. У сестры уже была своя семья, маленький ребенок. И я пользовалась этой вынужденной свободой, часто уезжала, поздно возвращалась. Во мне жило сумасшедшее, истерическое желание заниматься творчеством. На той же лестнице, где мама выдавала мне по кусочку масла, я чиркнула бритвой себе по пальцу и собственной кровью написала в своем дневнике: «Я буду актрисой». Но написать можно что угодно. А вот то, что я действительно стала тем, кем стала, — это чудо. Мне очень жаль, что папа так и не увидел меня на сцене. Когда я прислала телеграмму, что принята в Школу-студию МХАТ, он мне не поверил. Считал, что все мое поступление — это какая-то большая афера, побег из дома. Папа умер во время моих первых гастролей с Театром сатиры в Челябинске. А мамочка позже переехала ко мне в Москву, помогала поднимать детей. Сейчас старшая сестра Аллочка и ее семья — мои единственные родственники в Питере, мы видимся, я стараюсь приезжать туда три раза месяц.

— Вы много работаете, сегодня только в одном театре «Миллениум» вы играете в четырех спектаклях, как получается жить в таком жестком графике?

— Я так не считаю. График нормальный. Так и должно быть. Есть спектакли, их надо играть, поэтому ты все время в пути, в дороге, на гастролях.

— А чем вас привлекает жизнь на колесах?

— Она заключается в красивых местах, в которые сложно попасть по своей воле. Мы проезжаем всю нашу страну, заходим в церкви, музеи, общаемся с интересными людьми. А это дорогого стоит. Многие специально путешествуют, а у нас это часть работы. И потом, играть для людей, живущих в других городах, большая радость, они настолько истосковались по хорошему настроению, так добры, благодарны.

— Как вы считаете, зачем люди ходят в театр?

— В театр люди ходят и посмеяться, и поплакать, но обязательно за хорошим финалом. Мне кажется неправильным, когда иначе. Не беру Шекспира и всевозможные трагедии, но не люблю спектакли с плохим финалом. В каждом доме есть такой, так зачем платить за него деньги в театре? Должна быть хорошая светлая история, любовь, нужно уметь сильно насмешить.

— Не думали полностью погрузиться в кино, как это делают многие нынешние актеры?

— Значит, у них есть другие варианты, а у меня их нет. Меня вполне устраивает такой мой ритм жизни. Это адски тяжело, но я привыкла. Наоборот, я странно себя чувствую, когда выпадает свободный день. У меня ощущение, что случилось что-то трагическое, а я просто не в курсе. Правда, снялась в двух проектах, но даже не знаю, как называются. Мне кино не интересно. Вижу, что сейчас снимают — расследования, убийства. Это для меня невозможно. С ужасом думаю, что предложат сериал, большую роль — и опять про все то же самое, придется отказаться. Мой организм просто не выдержит этой белиберды. Может быть, я в свое время поиграла в хороших спектаклях у великих режиссеров, теперь надо отойти в сторону.

— У вас двое детей, внуки, что на ваш взгляд главное в воспитании детей?

— Само слово «воспитание» для меня какое-то неправильное, опасное. За ним я слышу определенное превосходство, даже насилие над ребенком. Я много раз наблюдала за воспитанными детьми. В 10—12 лет они уже сложившиеся личности. Прекрасно себя чувствуют во взрослых компаниях, знают, что нельзя класть локти на стол, перебивать, громко чавкать. Но это не означает, что дети вырастут порядочными людьми и в какой-то момент не пошлют своих родителей куда подальше. Воспитание — не эквивалент благородства души. Наоборот, мне кажется, что хорошие манеры — это укрытие, за которое дети научились прятаться. Но это я сейчас такая умная, а тридцать лет назад я совершенно ничего не знала. Я неправильно воспитывала своих детей. Но знаете, что важно? Терпение. Когда ты приходишь после спектакля или со съемок уставшая, единственное, что тебе хочется, — это упасть в кровать, накрыться подушкой и чтобы никто даже близко не подходил. Именно в этот момент тебя трясут за плечо, довольно бесцеремонно и говорят: «Мам, у меня вот такая история приключилась». И ты не имеешь права сказать: «Пошел вон, у меня своих проблем полно». Нужно выслушать до конца, посмотреть рисунки, включившись на полную силу. Материнство — это терпение. И умение договариваться. Нельзя давить на детей. Потому что первая естественная реакция в ответ — протест: раз мама велела так, сделаю наоборот. Я не сразу, но научилась отвечать и Лизе, и Филиппу: «Знаешь, ты можешь поступать, как считаешь нужным. Не исключено, что так будет правильно. Но я бы сделала то-то и то-то».

— А когда научились так отвечать, это помогло?

— Как ни странно, эти слова оказались волшебными. Филипп очень быстро встает на мою сторону. Проходит немного времени, и он перезванивает: «Знаешь, мам, ты права. Наверное, я сделаю, как ты советуешь». С Лизой так происходит не всегда. Она максималистка, то есть для нее пока существует только «да» и «нет», «черное» и «белое». Я говорю: «Лизочка, сейчас ты меня не слышишь, но пройдет время, и ты вспомнишь мои слова. А сейчас сделай так, как считаешь нужным. Хотя я думаю, ты не права». Только с такой «максимальной жесткостью» я позволяю себе с ней общаться. Иначе разговора не состоится, кто-нибудь из нас повесит трубку. А я этого не люблю. Когда такое случается, хожу по квартире и думаю: «Жизнь проходит. Кому я характер показываю?» И перезваниваю первая. Знаю, наступает такое время, когда детей надо отпускать от себя. На мгновение в своих мыслях я позволяю себе это, но тут же страшно пугаюсь: вдруг уже что-то случилось, а я не в курсе и бегу к телефону.

— Это правда, что вы всегда сильно опекали своих детей?

— Очень может быть, что это вредно и неправильно, если вы об этом. Но так было с самого начала, с их рождения. У меня, видимо, слишком сильно чувство материнства, оно на каком-то животном уровне. Я не подглядывала в замочную скважину, но все время была начеку. Знала, что мои дети делают, куда и с кем они пошли, во сколько вернулись. И покоя мне не было, нет и не будет. Даже когда я на спектаклях, на съемках, на гастролях в другом городе, я все равно с ними. Никогда не выключаю мобильный телефон, он у меня всегда под рукой.

— Ваши бывшие супруги помогали вам ставить на ноги общих детей?

— То, что Филипп с четырех лет начал читать как сумасшедший, заслуга Толи — и на этом можно поставить точку (первый муж актрисы Анатолий Васильев. — Прим. авт.). Я даже боялась, что ребенок помешается на этих книгах, потому что он ночами не спал, все сидел с фонариком. Анатолий снимался в кино, работал в театре. Вот как раз четыре года-то Филиппу и было, когда мы с его отцом развелись. Я и свою жизнь тогда круто изменила, и жизнь сына. Мой второй брак с Георгием Мартиросяном, отцом Лизы, тоже распался. И получилось, что я пыталась своим детям заменить всех, кого по жизни разбросала. Филипп пытается поздравлять отца с днем рождения, иногда удается. Тремя внуками он не интересуется. Но мне люди со стороны говорят: «Хорошо, что хоть так». Значит, хорошо. Лизе повезло больше, Георгий ее обожает. Она тоже его очень любит.

— А что вы скажете о своих детях, как о родителях?

— На самом деле мы совершенно не знаем наших детей. Они особые, отдельные от нас личности, как будто присланные сюда из космоса. Я так тряслась над Филиппом, что он рос под мои постоянные оговорки: «Сюда не ходи, там упадешь, этого не делай, а то в милиции окажешься». В его характере есть самолюбие, амбициозность, взрывной темперамент — все обязательные для актера качества. Но при этом он очень домашний, доверчивый, много вопросов задает. У него были в основном женщины, которые старше его и которые его боготворили, потому что взрослым женщинам нравится, когда много умных разговоров, приятных бесед. Вдруг появилась Настя, его ровесница, его партнерша по спектаклю. Помню, как мы с Филиппом стояли за кулисами, оба ждали своего выхода на сцену, и он сказал: «Настя беременна. Уже три месяца». И замер. В ответ я произнесла только одно слово: «Женись». И родился Ванечка. Не прошло и года — «бам»: «Мама, у нас будет еще ребенок». И родился Гриша. Филипп — идеальный отец и муж — неожиданно для меня.

— А как у Лизы?

— У нее все по-другому. Дочка влюбчивая очень, у нее уже было немало, на мой взгляд, бурных романов. Один тяжело для нее закончился. Но зато у нас теперь есть Адам. Такой чудесный парень. Я думаю, что для Лизы рождение сына — вознаграждение. Адам — маленький мужчина, который уже имеет над ней власть. И любит ее совершенно удивительно, по-мужски. Я чувствую, что он будет для Лизы самым большим богатством и опорой в жизни.

— Сын Филипп пошел по вашим стопам. Вы вместе с ним и его нынешней супругой Марией Болонкиной играете в спектакле «Ловушка для мужа». Родственных сложностей в работе не возникает?

— Нет, это необходимость. Хочу, чтобы дети работали и видели, как работаю я. И на сцене у меня нет ощущения, что рядом со мной мой ребенок. Я делаю свое дело, Филипп — свое. Конечно, потом у нас обязательно идет разбор спектакля. Я предлагаю что-то, он где-то принимает, где-то нет, но в основном соглашается. В основном, критикую, да, но иногда и хвалю. У Филиппа есть хорошее актерское качество — открытый темперамент. Мы привыкли, что эмоции надо копить и выдавать по чуть-чуть, а его несет. Главное, чтобы роли были такими, где можно использовать эту его индивидуальность. Знаю, присутствуют разговоры о том, что, дескать, она тянет сына. Возможно, я дала ему толчок, но это естественно. Кто из нормальных родителей это не сделал бы? И потом, он не из тех людей, кто будет ногой открывать дверь и чего-то требовать. Я знаю его характер, он скорее уйдет. Хочу, чтобы сын состоялся, потому что у него для этого все данные. Если бы их не было, я бы первая увела его со сцены. Есть же потомственные шахтеры, железнодорожники. В общем, не чувствую большой проблемы, хотя раньше боялась. Один раз мы начали с ним играть странную пьесу про актрису, которая сошла с ума и все репетирует дома «Чайку». К ней стал приходить человек, он ее все время снимал тайком, чтобы потом продать материал как «бомбу». А она думала, что он режиссер, что ее наконец-то признают, наступит новая история в карьере. Она начинает в него влюбляться, он тоже что-то испытывает. И тут я сказала сыну: «Все, разбежались. Дальше нельзя, нас просто испепелят небеса». Сына он может играть, но не моего мужчину.

— У вас уже есть внуки, четверо, как они вас называют?

— Как-то не готова я была к этому: бабуля, бабуся, баба. Не мое. Меня все зовут Таня. Как-то у внуков спросили, а где бабушка, они ответили, что в другом городе. А там живет вторая бабушка. Тогда у них уточнили, а где бабушка Таня. На что они ответили, что Таня — не бабушка, а Таня.

— Уделяете им достаточно внимания, на ваш взгляд?

— В последнее время очень мало, от этого и страдаю. Они тоже скучают без меня. Только летом есть возможность провести вместе несколько недель. В основном, общаемся по телефону. Они у меня изумительные: и маленькие, и большие тоже.

— Наследственность замечаете?

— Адам артистичный, хорошо разговаривает, при этом нет страха перед камерой. Мирра, дочь Филиппа и Марии, тоже растет интересной. У нее есть обаяние — это важно, для женщины-актрисы даже важнее, чем красота. Старшие дети сына, Ваня и Гриша, тоже подтягиваются. Я бы их снимала и снимала в кино, у них такие глаза бездонные, взгляды, но посмотрим, что судьба им преподнесет.